Враг № 1 — интервью с мамой Алексея Навального

Заявление официального представителя Следственного комитета РФ Владимира Маркина, сделанное им накануне начала процесса по делу «Кировлеса», сомнений не оставляет: Кремль видит в Алексее Навальном своего главного врага, а слова основателя «РосПила» о том, что он хочет стать президентом России, восприняты за «стенкой» совершенно серьезно.

В какой семье вырос человек, который претендует на главный пост в стране, — The New Times расспросил мать политика Людмилу Ивановну Навальную.

Вы хотите, чтобы ваш сын стал президентом страны?

Очень хочу. Я хочу, чтобы президентом страны стал человек, который не станет нарушать свою президентскую клятву уже на второй день (после вступления в должность). Который помнит, что его обязанность защищать наши права и свободы. Который не будет сразу же после произнесения этих слов сажать в тюрьмы молодых ребят. Я хочу, чтобы президентом стал человек, который уважает и соблюдает закон. И если таким человеком будет мой сын — почему нет? Только я боюсь, что к тому времени я буду уже старенькой-старенькой.

Откуда такой пессимизм?

Мне через год уже будет шестьдесят, и я вижу, что они делают с Алексеем, с Олегом, со всеми нами. Я по профессии экономист, когда началась вся эта история с «Кировлесом», я попросила Алексея прислать мне документы, внимательно их посмотрела: обыкновенная хозяйственная деятельность. Обыкновенная! Там абсолютно ничего нет. И для меня очевидно, что все это дело сфабриковано, как сфабрикованы теперь уже два дела (о «Росподписке». — The New Times), по которым Алексей проходит вместе с Олегом.


Гарнизонная жизнь

«Да или нет?» — первые часы Алексея Навального

Расскажите о себе. Например, как вы оказались в селе Бутынь, которое указано как место рождения Алексея?

Муж там служил — это малюсенький, совершенно закрытый военный городок в Одинцовском районе, два двухэтажных дома и еще финские домики. Там мы получили квартиру и туда из роддома привезли Алешку. Сама я сельский человек, из-под Зеленограда Московской области. Училась на вечернем в Институте управления имени Орджоникидзе — сейчас это Академия управления. Днем работала в Зеленоградском НИИ микроприборов, вечером ездила на электричке в институт на учебу: в электричке и познакомилась со своим будущим мужем — он, тогда старший лейтенант, вез солдатиков куда-то на учебу, уступил моей подруге место, а мы с ним стояли и болтали. Потом встречались два года. В 1975-м поженились, но год жили по разным домам — я у мамы, он в гарнизоне, мужем и женой становились на выходных.

Анатолий Иванович в каких был войсках?

Сначала связист, ПВО, потом юридический закончил. Он с Украины, окончил киевское училище ПВО, распределили в Кубинку под Москвой. Потом Бутынь, потом Таманская дивизия. Вышел в отставку подполковником.

Сколько вам гарнизонов пришлось поменять?

Совсем не много — четыре за 30 лет его службы.

По законам жанра Алексей Анатольевич Навальный должен был вам даться тяжело, так?

Нет, в семь утра в роддом приехала, в половине второго родила. Правда, добраться до роддома было непросто: в Зеленограде он оказался закрыт на ремонт, а в Солнечногорск мы с мамой — муж был в гарнизоне — добирались на попутном грузовике. Вот 4 июня 1976 года он и родился: 61 см, 3700 вес. Другой вопрос, что характер его проявился очень быстро: его воспитывать нельзя было, нельзя было сказать ему «нет». Я помню, его как-то отругала за что-то учительница, так он на следующий день отказался идти в школу: «Я не хочу, чтобы меня заставляли учиться». Заставить его ничего нельзя. Кстати, и сын Алешки, Захар, такой же: поставишь в угол, потом говоришь ему: «Выходи, мы тебя простили». А он в ответ: «А я вас не простил».

Как вы жили материально?

Хорошо. То есть бедно. Как все тогда. Муж как офицер хорошо зарабатывал, и я всегда работала.

И всегда — экономистом?

Когда училась в институте, я работала лаборанткой, когда жили в Бутыни — уже экономистом. Когда переехали в Калужскую область, там вообще не было работы, военный городок был очень закрытый, стоял от всего на отдалении. Алешка пошел в первый класс, и родился Олег, мы рассчитывали, что я лет пять вообще работать не буду. Но когда Олегу было восемь месяцев, мне предложили работать в части бухгалтером, и я пошла. Мама приезжала, сидела с детьми, пока Олег в ясли-сад не пошел: папа-то мой умер, когда мне было 19 лет.

Алексей и Олег (сидит на коленях) Навальные

Политуниверситеты

Когда ваши сыновья заинтересовались политикой?

Олег никогда не интересовался — вплоть до того, как начались все эти уголовные дела. А Алешка — мне кажется, когда мы с ним программу «ВИД» вместе стали смотреть. Он музыкой стал интересоваться: у нас вся квартира оказалась обклеена плакатами (группы) ДДТ. А в программе «ВИД» сначала все было про политику, а потом про музыку — вот Алеша со мной и смотрел — ждал музыки.

Юридический факультет — это был его выбор или вы с мужем посоветовали?

Классе в восьмом он вычитал в «Московском комсомольце» про школу юного экономиста, которая была при Плехановском институте (ныне Финансовая академия. — The New Times). Чтобы поступить, надо было шестичасовой тест написать. Поступил и года два ездил туда один на электричке. А в десятом классе, когда надо было выбирать уже институт, отец ему сказал: «Я — юрист, мама — экономист, больше мы ничего не знаем. Если что-то другое выберешь — тогда уже сам». Он посидел, подумал и потом так важно нам объявил: «Нет, сначала юридический — он дает более широкое образование, а потом экономический». Так он и сделал: закончил юридический, а потом финансовый.

За какую партию вы голосовали в девяностых

Всегда — за «Яблоко». Единственно, когда были выборы президентские в 96-м году, мы с папой робко сказали, что Ельцин нам что-то уже не очень. Но Алеша нам сказал идти и голосовать за Ельцина, да и выбор-то был — либо за него, либо за Зюганова.

И муж — тоже? В армии-то Ельцина не слишком жаловали.

В армии тогда больше всего голосовали за ЛДПР, но муж мой всегда был та-а-кой антисоветчик: как они с друзьями начинали спорить, я окна бежала закрывать, чтобы особисты не услышали.

Как вы отреагировали на то, что «Яблоко» исключило Алексея из партии?

Мне было очень обидно. Во-первых, мы всегда голосовали за «Яблоко», во-вторых, была обида за сына: уж не знаю, как его можно было назвать националистом?

А вы не думаете, что это просто была ревность стареющего политика к политику молодому и перспективному?

Я думаю, что это была ошибка Григория Алексеевича (Явлинского).

Как вы голосовали на последних парламентских выборах, когда ваш сын объявил кампанию «За любую партию против партии жуликов и воров»?

За «Справедливую Россию». А какой выбор-то был? Сестра мне звонит: «Может, все-таки за коммунистов?» А я ей: «Ир, ну не поднимется у меня рука за них — никогда…»


Просто жизнь

Алексей с вами личным делился — например, влюбленностями?

Он такой же, как мой муж, — закрытый. Свекровь моя, царство ей небесное, говорила, что я всю жизнь прожила за стеной — за стеной в двух смыслах: которая защищает, но и которая не открывается. Это и про Алешку. А сейчас они с Олегом стараются от меня неприятности скрывать, чтобы я не волновалась.

Как вы приняли жену Алексея — Юлю?

Она нам всегда очень нравилась. Редкое сочетание ума и красоты. Я когда тут недавно ее у Парфенова услышала (передача «Парфенов» на телеканале «Дождь». — The New Times) — вопрос про первую леди, на который она ответила: «Я всегда буду его женой», тут же ей написала: «Идеально, молодец».

А вы не опасались, что Юля настолько красива, что Алеше всю жизнь придется ее завоевывать, доказывать, что он ее стоит?

А что, сын у меня некрасивый?

Расскажите, как получилось, что вы с мужем создали бизнес по лозоплетению?

Еще в 1978 году я пришла на эту фабрику экономистом — она была недалеко от Бутыни. Фабрика занималась деревообработкой, принадлежала Потребкооперации. Там было несколько цехов — цех лозоплетения был один из них, и мне он всегда очень нравился. Проработала пять лет, ушла в декрет с Олегом, вернулась в 87-м и пять лет, вплоть до 1993 года, работала, стала заместителем директора по экономике. А потом все начало разваливаться, сбыта не было, раньше все отпускали по разнарядке: вагон туда, вагон сюда — в сельпо, в горпо, то есть в магазины потребкооперации. Кто тогда о сбыте думал? Это сейчас главное — реализация продукции. А тогда нам давали разнарядки. И тут все кончилось. Год мы не получали зарплату, жили на то, что получал муж, — военным все-таки что-то платили. Лешка уже пошел учиться, Олег маленький — что-то надо делать. Думаю, дай попробую. Я мужу говорю: «Поехали со мной в выходной торговать на улице». На меня все посмотрели как на сумасшедшую. Я подошла к директору, говорю: «Можно взять на выходные плетеных корзинок?» На меня он тоже посмотрел как на сумасшедшую, но говорит: «Попробуй». Год все не получаем зарплату. И директор даже машину дал на выходные.

Стою на дороге — Минское шоссе, недалеко от фабрики. Муж — рядом, ругается: дескать, подполковник, а должен тут стоять с твоими корзинками. В первый день мы продали на копейки. Потом остановилась одна машина, вторая, а через выходной уже был ажиотаж: за три выходных мы распродали годовую продукцию, которая скопилась на складах, — людям наконец выплатили зарплату.

Бандиты не наехали?

Нет. Милиция наехала сразу же. А потом собственник, то есть Потребкооперация, сказал, что никакая наша плетенка не нужна, ничего не нужно: будем продавать предприятие, а вы давайте на улицу. Я пришла домой, говорю: «Давайте что-то делать». Так и появилась Кобяковская фабрика по лозоплетению.

И как вы наладили сбыт?

Дорога первое время поглощала все. Между прочим, и Алексей Анатольевич, будущий президент России, точно также стоял и торговал, и успешнее всех торговал. Он учился в институте, но когда мама уставала, он помогал. Потом построили уже какой-то маленький магазинчик, палаточку, потом сказали, что нельзя палатки, стройте магазины, построили магазин — он там был до последнего времени. Нашими покупателями стали театры, киностудии, «Мосфильм», когда у них были деньги. Ну а кроме того, мы нашли нишу: в какой-то момент в магазинах стало модно выкладывать продукцию в плетеные корзинки — у нас были хорошие заказчики, так что кризис 1998 года мы спокойно прошли. А вот в кризис 2008-го мы попали уже хорошо: денег у предприятий не стало, мы потеряли много заказчиков. Но как-то выкручивались. Ну а когда обыск у нас прошел (14 декабря 2012 года по делу о «Росподписке» — см. The New Times № 43–44 за 24 декабря 2012 года), стало конечно плохо. Когда у нас стали изымать компьютеры и записные книжки, я сказала следователю: «Дайте мне хоть основных заказчиков записать». На что мне ответили: «У вас заказчиков больше не будет». Но не все заказчики их послушали. Предприятие у нас маленькое, может быть, десять работников. Ничего, работаем, не собираемся закрываться, зачем лишний подарок им преподносить? Не говоря уже о том, что с точки зрения традиции голицынского лозоплетения, наше предприятие — одно из самых старых в России. И у нас работает один из лучших плетельщиков России — он у нас с 17 лет, сейчас ровесник Алеши. Я ему говорю: «Володь, пока ты работаешь, мы не закроемся». И правда, не закроемся. Ну если конечно не закроют.

С сотрудниками и соседями после обысков не было проблем?

Нет. Конечно, у Алеши много противников, но открыто нам никто ничего не высказывал. Хотя иногда сидишь в больнице в очереди и слышишь: «Навальный». Но по крайней мере все наши друзья, с которыми мы общаемся, всегда его поддерживают.


Страхи

Вы дома говорите о политике?

С Алешей? Знаете, он когда к нам приезжает, говорит: «Можно, я помолчу?» Сядет тихонечко в стороночке и молчит. А если моя сестра или кто-то другой начинают его дергать, он просит: «Давайте хотя бы здесь не говорить про политику».

И никто из ваших близких вам не звонит, не советует: «Скажи сыну, пусть остановится»?

Нет. Потому что все мои родственники знают, что это бесполезно.

Когда Алексей с экрана телевизора говорит, что посадит жуликов и воров, когда придет к власти, и называет самые громкие фамилии, вам страшно не становится?

Нет. Мне было страшно два раза. Мне было страшно, когда случилась трагедия с Олегом Кашиным. Алешка в это время был в Йельском университете, и я, честно скажу, написала Юле письмо — не торопитесь возвращаться. Но Юля мне ответила: «Вы же знаете своего сына, поэтому я даже не буду разговаривать с ним на эту тему». А второй раз мне стало страшно, когда в прошлом году возобновили дело «Кировлеса» и написали 16 миллионов — особо тяжкое преступление. Я поняла, что они, власти, пойдут до конца.

И вы не сказали тогда Алексею, что надо уезжать?

Нет. А почему мы-то должны уезжать, Жень? Я понимаю, что рискую остаться без обоих сыновей на долгое время, и с самой непонятно, что будет. Но почему — мы? Пусть они уезжают. Другое дело, что над этим надо очень много работать, и в России, как известно, надо жить долго.

БРЯНСК.RU

Источник: The New Times

---

Два тунеядца напали на пенсионера в подъезде его домаВ Брянской области катастрофически не хватает рабочих рукАвтоинспекторы просят брянцев жаловаться на плохие дорогиНе забудем! Не простим!Главой Стародубского района избран Владимир КовалевНа ярмарках выходного дня брянцы расхватали картофельБрянская красавица и ее жених предстали перед судомБрянские любители роскошных авто заплатят 17 миллионов рублейНа выборах губернатора Брянской области победил БогомазВ Советском районе Брянска запланирован ремонт дворовСражаться за губернаторское кресло продолжат три кандидатаРоскомнадзор начал охоту на мат в СМИДенину предъявлено обвинение в злоупотреблении полномочиями