Джон Ирвинг: «Я писатель девятнадцатого века»

Даже если вы не читали книг Джона Ирвинга, наверняка смотрели фильмы по его романам. Оскароносный «Правило виноделов», «Мир глазами Гарпа» (в российском прокате – «Мир от Гарпа»). Ирвинг впервые приехал в Россию, чтобы представить свой новый роман «Покуда я тебя не обрету». Корреспондент газеты ВЗГЛЯД Юлия Бурмистрова встретилась с писателем, чтобы узнать секрет его успеха.

Джон Ирвинг очень серьезно и внимательно относится к своему читателю. Приехав в Москву вместе с женой и младшим сыном, он так и не смог посмотреть город, а лишь слушал вечерами восторженные отзывы близких. Всё это время он встречался с читателями, подробно отвечая даже на самые интимные или политические вопросы.

Не скрывал и своего отношения к нынешней ситуации в Америке, ответив на вопрос «Правда ли, что в Америке сейчас кризис?» следующее:
– Когда господин Рейган был президентом, я сказал себе: «Наверное, у Америки никогда больше не будет такого плохого президента». Но я ошибся. До господина Буша не было ни одной фигуры, кто мог бы сделать так, чтобы сама Америка стала врагом Соединенных Штатов. Вряд ли я доживу до того, что в моей стране, даже если в ноябре произойдут изменения, Америка сможет избавиться от наследия и последствий управления Буша. Могу с уверенностью сказать, что более половины американцев думают так же.

Мы встретились с Ирвингом в дождливое утро у него в гостинице. Он совершенно по-особому слушает, как задают вопрос. Низко склонив голову, закусив нижнюю губу, сжав пальцы. Потом долго молчит, будто заранее выстраивая долгий ответ, а когда отвечает, смотрит, не отрываясь, в глаза. И только в самом конце он позволил себе улыбнуться.

– Ваша последняя книга получилась автобиографичной. Неужели и ее писали с конца? – Да, и не только потому, что с конца мне удобней писать. С самого начала я знал, что это будет несчастливая история. Поэтому решил написать хорошее окончание сразу. «Покуда я тебя не обрету» – несчастливая история со счастливым концом.

Я знал, что автобиографичный роман займет больше времени, чем обычно. Части, касающиеся детства Джека, характера его матери будут очень сложными. И я придумал для себя две награды за те трудности, на которые сам себя обрек.

Сделал отца главного героя веселым, интересным и жизнерадостным человеком. Кроме того, у Джека появился хороший и надежный друг, которого у меня никогда не было. Это Эмма. Эмма и Уильям – самые положительные герои в книге. Цельные, честные. Всегда хотелось, чтобы такие люди были в моей жизни.

На самом деле, Эмма – персонаж, переходящий из романа в роман. Только имя меняется. У нее с Джеком много общего, я хотел, чтобы был эффект зеркального отражения, в том числе и женских черт характера. Они оба имели отрицательный сексуальный опыт и у них были проблемные матери.

– Как Вы готовитесь к роману? Пишете заметки, схему сюжета? – У меня много блокнотов. Я определяю координаты, узловые точки. Как будто настраиваюсь на определенный звук, тональность. И начинаю идти от конца в начало шаг за шагом.

Для каждого героя свой блокнот, есть специальные блокноты пересечений персонажей. Во всех строгий хронологический порядок развития сюжета и характера. Когда блокнотики распределились и я хочу что-то поменять или добавить, то вырываю страничку с записями и вставляю в это место.

В моем кабинете три рабочих стола. На них лежат блокноты, черновики, необходимая литература. Все это либо грубые мазки, либо законченные отрывки, которые потом ложатся в книгу. Когда так работаешь, знаешь, где найти нужные места и куда их расставить.

– Наверное, Вы никому не разрешаете убирать со стола и сами вытираете пыль. – Конечно! Но невозможно полностью запретить. Когда дети были маленькие, они все разбрасывали, или собака пробежала мимо, или откроется окно и ветер всё сметет со стола.

Моя жена и дети всё время подшучивают надо мной. Подойдут, схватят важную бумажку и, делая вид, что хотят испортить, ждут реакции.

– Писательство – это прежде всего порядок или импровизация, импульс? – Что касается диалогов, я никогда их не планирую. Вижу некоторую сцену в голове, и написание диалога происходит именно тогда, когда я его пишу.

До двадцати лет, не осознав до конца, кем хочу стать, писателем или актером, много играл в театре. Возможно, увлечение сценой сказалось на моих романах. Они достаточно и игровые, и структурированные одновременно.

Театральный опыт помог простоте написания прямой речи, потому что это игра в какой-то степени. Драматургию сюжета продумываю тщательно, а вот разговор рождается легко.

Возможно, у других писателей по-другому. При своей склонности к порядку я, тем не менее, не чужд импровизации.

– Сколько раз перечитываете, переделываете роман, прежде чем сдать в издательство? – Чем длиннее роман, тем больше я возвращаюсь и переделываю. По ходу того, как работаю над той или иной главой, по два-три раза возвращаюсь к написанному.

Когда уже заканчиваю полностью, то прохожу с редакцией не менее двух раз. «Покуда я тебя не обрету» переписывал два раза. Сначала это был рассказ от первого лица, потом от третьего и окончательно тоже от третьего, но я многое поменял.

– Людей, пишущих и читающих серьезную литературу, не так уж много. Что нужно сделать писателю и читателю, чтобы удержать внимание на важном, когда вокруг столько суеты? – Безусловно, проблема очень серьезна. Мы не можем из каждого человека сделать читателя, тем более читателя серьезной литературы, не говоря уже про писателя. И замены этим вещам не существует. Человек может не интересоваться сложными вопросами, они никуда не деваются.

Мне кажется, это проблема образования – научить не просто читать, а читать. Такая же разница, как между «смотреть» и «видеть». И, может быть, уже пора придумать второй глагол, чтобы разделить одно чтение от другого. Но школы практически не занимаются этим.

– А родители? – У меня очень хорошие отношения со старшими сыновьями. Им сейчас 43 и 39 лет, и у каждого из них есть по двое маленьких детей. Они замечательные отцы, читают вслух своим детям, но не факт, что они вырастут читателями.

Мои сыновья уже в возрасте 12 лет читали черновики моих работ. Но сейчас их абсолютно нельзя отнести к категории читателей. Каждые пять лет они находят в себе силы, чтобы прочитать мою книгу, а больше они ничего не читают.

В детстве и подростковом возрасте они были хорошими читателями. Они любят меня, гордятся, но они не читают. И это лишает нас общей темы разговора, возможно, самого важного.

В моем кабинете три рабочих стола. На них лежат блокноты, черновики, необходимая литература (фото: achievement.org)А вот младший мой сын, которому шестнадцать, настолько увлечен чтением, что, смею надеяться, сохранит это на всю жизнь. Мы с ним сейчас читаем одни и те же книги и, когда занимаемся в спортзале, обсуждаем их. Из всех сыновей он близок мне больше всех. Но у меня ощущение, что вряд ли я привил это качество.

Именно образование, направляющее человека, помогающее сделать выбор жизненного пути, ответственно за это. Человек отчасти формируется семьей. Только то, что касается морали, воспитания, отношения к людям и жизни. То же касается и писателей.

Правда, есть один обнадеживающий момент. Совершая турне по разным странам со своими книгам, в основном вижу людей, по возрасту приближающихся ко мне. Но последнее время на встречах стали появляться молодые люди, все больше и больше. Это хороший знак.

Есть еще одна тенденция, особенно последние десять лет. Люди, читающие серьезную литературу, – это всё-таки женщины. Мужчин всё меньше и меньше.

– Женщины читают, а мужчины пишут. – Если б так. Первые романы вообще писались женщинами для женщин. Джейн Остин, сестры Бронте, Жорж Санд. Женщины писали, женщины и читали.

У меня был ряд лекций на филологическом факультете – все студенты женщины, ни одного юноши. В самолетах я подглядываю, что читают люди. Мужчины читают детективы.

Может быть, это связано с тем, что развитие фантазийной направленности у мужчин останавливается после того, как они заканчивают школу. Женщины живут в более придуманном, подвижном мире, чем мужчины. И я знаю, что многие мужчины воспитываются в таком духе, когда им говорят: «Ваши мечты и фантазии – пустая трата времени, надо делать дело, зарабатывать деньги».

– Вас назовут феминистом. – Я, может, и рад бы быть феминистом, но это всего лишь статистика.

– Почему Вы перечитываете «Джейн Эйр» каждые два года?– Шарль Бронте была отличной писательницей. «Джейн Эйр» – современная книга, невероятно современная.

Во-первых, это изложение истории с точки зрения взрослой женщины. Даже в повествовании от первого лица, когда речь идет о детстве, она звучит как взрослая женщина. Удивительный эффект.

По-моему, в десятой главе, где Джейн еще находится в приюте, она говорит: «Я устала от этих рутинных событий в течение восьми лет, и случилось это в один несчастный полдень». Это очень по-современному. Например, если бы это происходило в рамках некоего фильма, где есть закадровый голос, это прием для моментального прохождения времени. Технически это на 150 лет опережает ту реальность, в которой жила Бронте.

Кроме того, Джейн, совершая поступки, не всегда пытается объяснять, почему она это делает. Это не свойственно литературе того времени. А еще она женщина, творящая чудеса. В конце у слепого Рочестера вновь появляется зрение. Это почти волшебство.

– Мне всегда казалось, что «Джейн Эйр» – нечто вроде теста на романтичность. Вы романтик? – Да, да, это действительно тест на романтичность души. Мой сын читал ее в школе в прошлом году, и только еще одному ребенку понравился роман. Он, как и сын, увлекается музыкой и театром. В принципе, они уже романтики.

Другие дети к творчеству относятся совсем по-другому. Им было непонятно, зачем столько перипетий, размышлений. Роман показался им скучным. А «Джейн Эйр» – очень драматическая история, с огромным количеством событий и сюжетных поворотов.

– Вы себя считаете человеком ХХ века или все же шагнули вместе со всеми в технически сложный XXI век? – Я писатель девятнадцатого века. В своем воображении я живу там.

– Но при этом у Вас на теле шесть татуировок. Откуда они? – Когда готовил материал к роману «Покуда я тебя не обрету», у меня была встреча с одним мастером татуировок в Амстердаме. Я знал его еще со времен работы над романом «Вдова на один год». Это очень знаменитый мастер татуировки.


Мне было интересно всё. Что человек ощущает, когда сделал одну татуировку, хочется ли вторую, как выбирает рисунок, как потом дальше живет. А еще мне хотелось почувствовать, как может один человек, взяв машинку, рисовать на другом. Жена того мастера разрешила мне сделать татуировку на своей руке.

Когда я сделал себе первую татуировку, пообещал жене, что больше не буду. Но через год приехал в Амстердам и сделал еще одну, вновь пообещав, что последняя. Сейчас их у меня шесть.

– Все ли детские мечты Вы осуществили? Надо ли вообще человеку осуществлять детские мечты? – Конечно, всё осуществить невозможно и что-то всегда остается. Как только вы достигаете определенного возраста и становитесь отцом или матерью, то ваши собственные мечты подменяются мечтой о счастье ребенка.

До тех пор, пока нет детей, ваша мечта – самое важное, что есть в жизни. Но потом вдруг понимаете, что не имеет значения то, что происходит с вами. Вы беспокоитесь о судьбе детей, о том, чтобы осуществились их мечты. Именно их, а не свои через них. Это и есть любовь – самая главная моя мечта в детстве.

БРЯНСК.RU

Источник: Взгляд

---

Два тунеядца напали на пенсионера в подъезде его домаВ Брянской области катастрофически не хватает рабочих рукАвтоинспекторы просят брянцев жаловаться на плохие дорогиНе забудем! Не простим!Главой Стародубского района избран Владимир КовалевНа ярмарках выходного дня брянцы расхватали картофельБрянская красавица и ее жених предстали перед судомБрянские любители роскошных авто заплатят 17 миллионов рублейНа выборах губернатора Брянской области победил БогомазВ Советском районе Брянска запланирован ремонт дворовСражаться за губернаторское кресло продолжат три кандидатаРоскомнадзор начал охоту на мат в СМИДенину предъявлено обвинение в злоупотреблении полномочиями